Фото:
Российская Газета
Молодому поколению теперь уже, наверное, и не понять, какой отпечаток на всю последующую жизнь могла оставить одна только скромная чернильная надпись: «Уволен по 33-й статье». Между тем в конце декабря этому документу исполняется 80 лет. Тогда Совет народных депутатов принял постановление «О введении трудовых книжек» и ввел для всех граждан советской страны корочку единого образца.
К нынешнему «юбилею» ей попытались приписать прямое происхождение от трудовых книжек, которые с 1935 по 1945 год использовались в гитлеровской Германии. Но ничего не получилось: официальный персональный документ, содержащий записи о трудоустройстве гражданина, появился гораздо раньше. В Европе он известен с конца XVIII века, а во Франции примерно в то же время появилось и название: livret d’ouvrier.
Трудовая — один из важнейших документов домашнего архива
Сухие данные о трудоустройстве: принят — уволен, награжден премией — объявлен выговор… Однако в каждой брошюрке с истрепанными страницами — прошлое страны. За примером далеко не пойду. Трудовая книжка деда, аккуратно обернутая в пергаментную бумагу. Слегка дополненная его рассказами, эта маленькая история большого государства выглядит так. В 1925-м окончил военную школу связи. В первые месяцы Великой Отечественной служил на Калининском фронте командиром взвода, понятно, связи. Осенью попал в госпиталь в городе Иваново… После войны работал в наркомате вооружения и гордился возможностью звонить маршалу Устинову, возглавляющему это ведомство, по прямому проводу. Потом участвовал в строительстве космических предприятий в Подмосковье.
Депутат и писатель Сергей Шаргунов листает трудовую книжку своего отца и видит другую грань истории нашей страны: «Суворовское училище, работа на стройке, Институт иностранных языков, служба в церкви».
А вот совершенно иной сюжет, тоже говорящий о многом. В трудовой книжке своего отца президент рекрутинговой компании Superjob Алексей Захаров нашел только две записи: пришел на завод «Гидромаш» в Горьком (Нижнем Новогороде) токарем и ушел оттуда на пенсию, простояв более 40 лет у станка. Захаров уверен, что за последние 20 лет традиционная трудовая книжка какое бы то ни было значение потеряла: «Там и раньше было не много полезной информации, а на сегодняшний день ее там в принципе нет. Я как руководитель компании, где работают несколько сотен человек, ни разу в жизни не смотрел в трудовые тех, кто к нам устраивался».
По мнению Сергея Шаргунова, трудовая — это один из важнейших документов домашнего архива. Прежнее значение, когда советский человек трясся над трудовой, переживая за каждую запись, как за здоровье близкого человека, она утратила. Но осталось другое — символическое. «У меня много чего в архиве хранится. Все эти бумаги, включая трудовую книжку, — очень дорогой для меня и духоподъемный семейный альбом, — размышляет писатель. — Если есть возможность сохранить бумажную память, ее надо хранить. Это точно не хлам. Трудовая книжка — такой памятник работе. Сегодня само словосочетание „трудовая книжка“ отсылает нас к прошлому. Оно оттуда, из советской античности».
Впрочем, сетует он, в трудовую не сделаешь запись о рождении сына, женитьбе, поездках на войну, встрече с последним крестьянином в заброшенной деревне, рождении новой книги: «Но это те „труды и дни“, которые остаются всегда с тобой. Они написаны невидимыми молочными чернилами в обычной трудовой между строк».
— А почему бы все это не записывать обычными чернилами? Все было бы более человечно, в том числе при приеме на работу? — интересуюсь у «инженера человеческих душ».
— Да кто его знает? — отвечает, подумав. — Все же это все очень личное и неповторимое. Поэтому формализовать память невозможно. Такая трудовая книжка, которая будет впитывать в себя все, что приключалось с нами за жизнь, может только присниться.
Отношение к трудоустройству стало проще. «Поэтому, видимо, столько людей сейчас растеряны, потеряны, заняты не своим трудом», — уступает место депутату Шаргунову писатель Шаргунов.
— Если судить по вашей трудовой, вы карьерист? — спрашиваю у депутата.
— Карьерный рост? Никогда не шел упорно и размеренно вверх. Скорее, бежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, а поскользнувшись, мог слететь на десять вниз. Но когда смотрю на эти записи, вспоминается многое: и Юрий Щекочихин с отделом расследований, и полоса «Свежая кровь», где собирал новых писателей.
