Фото:
Ревизор.ru
Немилосердная участь не пощадила его и в жизни, и в смерти. Как многих русских поэтов времён катастрофы и смуты начала прошлого века. Мало того, посмертная судьба и слава наградила Хармса в отечестве только в конце 70-х. Да и то, сначала в «самиздате», после издания в ФРГ собрания его сочинений в 1978 году.
Даниил Иванович Ювачёв родился 30 декабря (17-го по старому стилю) 1905 года в Петербурге. Причудливые псевдонимы, под стать его писаниям, — Хармс, Чармс, Шардам, Чинарь, Поэт Колпаков и прочие, появятся гораздо позже. А вот причудливые биографии родителей, возможно, с юных лет определят биографию, и даже участь поэта.
Отец, Иван Петрович Ювачёв — морской штурман, народоволец, а посему каторжник. Узник Петропавловки, Шлиссельбурга, Сахалина. Сначала атеист и богоборец. После возвращения с каторжных сахалинских работ и кругосветного путешествия, начавшегося во Владивостоке, поверил в бога. Иван Петрович Ювачёв. Фото: bookz.ru
Более того, стал изрядным богословом, писал популярные богостроительские брошюры. А ещё занимался серьёзно астрономией и метеорологией. В 1903 году стал членом-корреспондентом Главной обсерватории Академии наук. Мать, Надежда Ивановна Колюбакина, из дворян, заведовала прачечной, а со временем, всем заведением — «убежищем принцессы Ольденбургской». Место, где находили приют женщины, освободившиеся из тюрьмы.
Возникает вопрос: какой сын может вырасти у таких родителей? Тем более что воспитывали в Царском селе маленького Даню три сановные и богобоязненные сестры матери. Постоянное отсутствие (по делам службы) отца, компенсировалось суровыми нравоучительными письмами, поступавшими регулярно и приводившими в страх и почтительный трепет и мать, и сына. Дотошные биографы утверждают, что редкостный бунтарь и насмешник Хармс, разговаривал с папенькой до самой его смерти исключительно стоя (!). Неслучайно в миниатюрах разных лет появляется «строгий старик в очках», приравниваемый автором к некоему универсуму, даже Христу… Младенец Даниил Ювачёв с кормилицей. Фото: d-harms.ru
Логичное продолжение спартанского детства — поступление в реальное училище, входившее в состав Главного немецкого училища «Петершуле». Это было экзотическое заведение даже для петербургского образовательного разнообразия. А шёл тревожный 1915 год. В училище отрок начал баловаться: мог притащить валторну в класс и заиграть на ней. Или как истинный гаер умолять на коленях учителя не ставить ему двойку, гнусавя «…не обижайте сироту!». Так начинались знаменитые Хармсовские кунштюки, или, как назвал бы их нынешний язык — «приколы».
В холодную и голодную зиму 1917-го мать увозит «сироту» в Поволжье к родственникам, переждать трагические события. Но переждать не удалось. Они возвращаются в Петроград, живут, а главное, работают в «Барачной» больнице им. С. П. Боткина.
Причём будущий поэт — подручный электромонтёра. В сущности, подрастает он недорослем и маленьким социопатом. Он нигде не удерживается, среднее образование насилу дотягивает в советской трудовой школе, где его тётя служит директором, теперь уже в Детском селе. Электротехникум в Петрограде стал неприступной преградой, несмотря на протекции и грозный надзор отца. Фото: persons-info.com
Смолоду он практиковал совершенно неуместные пристрастия — розыгрыши, капустники, мистификации, всевозможные бурлескные игры, страсть к шифрам и анаграммам. Отсюда множество псевдонимов со скрытыми смыслами. «Harm» дословно напасть, беда. Не случайно в самом своём конце он постоянно твердил из Писания: «Зажечь вокруг себя беду» Но тут можно «прочесть» и «дхарма» (религиозный долг), тоже как знак прямой ассоциации!
Ещё в 14 лет он твёрдо заявлял, что будет писателем. В середине относительно безопасных 20-х годов отдаёт предпочтение богемному образу жизни, и как-то быстро обрастает друзьями и знакомыми художественного склада. Дружба и совместные литературно-концертные эскапады превращали карнавальное существование в подобие концепции « нового искусства».
Малевич, Введенский, Олейников, Липавский, Друскин, спасший архив Хармса после его смерти. Всё происходящее на «левом фланге» ленинградского литературного реформаторства казалось им чрезвычайно важным. А главное, они не чуяли близкой беды, поэтому чувствовали себя свободными в богемных 20-х. Властям было пока (!) просто не до них. Вот и появлялись «Академия левых классиков», театр «Радикс», легендарное ОБЭРИУ — «объединение реального искусства». Талантливые, по-своему распорядительные молодые «штюрмеры» новой эпохи, мистики, мечтатели, философы, трубадуры новых литературных форм, идеалисты с привкусом жеребячьей наглости, эпатажа, кичливой театральности на грани приличий… Стоит ли говорить, что Хармс был самый спесивый, изобретательный, независимый и горластый. А ведь рядом с ним блистали ещё Шварц, Филонов, Заболоцкий… Великие авангардных дел мастера… Даниил Хармс в Петербурге. Фото: kultpro.ru
Он пишет в это время кучки абсурдистских стишков, поэмы «Гвидон» и «Лапа», пьесу «Елизавета Бам». Звучит всё это на летучих импровизированных концертах, литературных сборищах, где можно хохмить, грубиянить со зрителем, вовсю актёрствовать со своими и чужими. Но печать уже наглухо закрыта для балаганного «чуждого элемента». Умные серьёзные литераторы уже изобрели приемлемую для хозяев матрицу под названием «социалистический реализм».
Великий перелом действительно всё и всех переламывал и перемалывал (иногда покупал). Лабиринт смыслов, слов, значений, уничтожался, освобождая место для широкого, ясного для всех, проспекта. Как уж тут было уцелеть горстке интеллектуалов-самозванцев с их фонтанирующим энтузиазмом?
Всё. Наступили тридцатые годы. Гайки закручивались намертво, с хрустом. Под хруст чужих костей Хармсу ещё повезло. Он был всего лишь выслан (!) из Ленинграда в Курскую область в 1932 году, и довольно быстро вернулся без «поражения в правах». Татьяна Дручинина. Портрет Даниила Хармса. Фото: http://smokersmag.com/columns/columns/photo/198-daniil-harms-gallery
Он худо-бедно печатался в детских журналах «Чиж» и «Ёж» вместе с Введенским, под великодушной протекцией Маршака. Это прекрасные прозрачные детские стишки, с трогательной таинственной «абсурдинкой», будоражащие детское воображение без болезненности и трагизма «взрослых» писаний.
О публикациях «взрослых» произведений не могло быть и речи. А в них боярин Ковшегуб кидал пивную кружку в народного героя Ивана Сусанина. И тот, покалеченный, уползал в сторону Елдыриной слободы. Старуха-зомби попеременно, то разлагалась, то оживала в коммунальной квартире. Там охотники, оставшиеся в живых после охоты, отрывали ногу и душили потом в кустах самого деликатного из компании. «Товарищ Кошкин танцевал вокруг товарища Машкина» и непристойно «двигал животом», за что и был зверски убит последним. А вот Пакин убил Ракукина просто за «гнусную рожу». А Перехрёстов «объелся толчёным горохом и умер», а его бабушка «пошла по дорогам» … И «красивую маленькую девочку мама тёрла о кирпичную стену». Рукописная визитная карточка Даниила Хармса. Фото: http://www. e-reading.mobi/bookreader.php
Последнее десятилетие своей жизни он проводит в этом бредовом диалоге с такими вот проекциями диковатого советского быта и нравов, доводя собственное сознание и перо до гипербол изумительного абсурда. Его дневник переполнен убийственными признаниями. « Горло бредит бритвой», «Мы с Мариной гибнем, и я тому виной»… — это ещё не самое мрачное. (Марина Малич — вторая жена поэта).
Его арестовали, когда война уже началась и блокадным кольцом подбиралась к Петрограду. Ему инкриминировали «пораженческие настроения», острое психическое расстройство. Осенью 1941 года он был помещён в психиатрическую лечебницу, где и скончался 2 февраля 1942 года от истощения. Есть версия о сознательном самоубийстве Хармса.
Хотелось бы закончить повеселей. Даниил Иванович Ювачёв не был мрачным пораженцем. Он знал толк в науке Арлекинады!
